ПРОЩАЙ, РЕЧЬ (16+)

06 ноября 2014 19.00 ОТБОРНЫЕ КАДРЫ. АРТ-КИНО-2014 NEW!!! Мультиплекс «КиноМост» в ТК «МегаСити» ПРОЩАЙ, РЕЧЬ (16+) Франция, 2014, 1:10, субтитры ЖАН-ЛЮК ГОДАР («На последнем дыхании», «Безумный Пьеро», «Альфавиль») Новейшее творение в формате 3D нежного и неистового революционера, навсегда изменившего мир кино, Жана-Люка Годара. Он и она — два мира, утративших связь друг с другом. Их единственный проводник — собака. Без слов животное транслирует любовь в оба конца, и эта слабая связь неожиданно крепнет. Но хватит ли ее, чтобы разжечь былые чувства? МКФ в Канне: спецприз жюри (разделен с К. Доланом за фильм «Мамочка») и Премия пальмовой собаки ТОЛЬКО У НАС! Он и она — два мира, утративших связь друг с другом. Их единственный проводник — собака. Без слов животное транслирует любовь в оба конца, и эта слабая связь неожиданно крепнет. Но хватит ли ее, чтобы разжечь былые чувства? «Прощай, речь» — Жан-Люк Годар В мае 2012 года стало известно, что Жан-Люк Годар (Jean-Luc Godard), наконец, приступил к съемкам нового фильма о говорящей собаке «Прощай, речь» (Adieu au langage). Фильм выйдет в 3D формате . О своем фильме Годар рассказывал в своих интервью, правда, не очень подробно. Год назад он признался в интервью цюрихской газете Die SonntagsZeitung, отрывки из которого опубликованы в журнале The New Yorker, что давно готов к 3D. Он приветствует внедрение новых технологий. По его мнению, когда технические методы только появляются, не существует еще никаких правил и «можно делать все что угодно». Так как в одной из главных ролей снимается собака, есть предположение, что задействован собственный питомец режиссера. На вопрос о чем фильм, режиисер отвечал односложно: «о мужчине и женщине, которые больше не говорят на одном языке. И тогда с ними заговаривает собака, которую они выгуливают В картине Годара сыграют Элоиз Годе (Héloïse Godet), Зоэ Брюно (Zoé Bruneau), Камель Абделли (Kamel Abdelli), Ришар Шевалье (Richard Chevalier) и Джессика Эриксон (Jessica Erickson). Но два года режиссер говорил, что хотел бы видеть в своей картине Хамфри Богарта и Еву Гарднер, если бы была такая возможность. Но самого главного персонажа, ради которого и замышлялся весь фильм, Годар не доверит никому. В том смысле, что озвучивать пса он собирается сам. Но справится его питомец с «каскадерскими номерами» — пока неизвестно. Возможно, потребуются дублеры... Дмитрий Намычкин 13 мая 2012 г. Искренне Ваше Настоящее. «Прощай, речь ЗD», режиссер Жан-Люк Годар №7, июль Всеволод Коршунов Печать E-mail – Куда прешь? – Мужчина, по ногам не ходим! – Дайте пройти! – Вот только на колени ко мне не надо садиться! Эти и другие «трамвайные» возгласы раздавались на показе фильма Жан-Люка Годара «Прощай, речь»[1] в рамках 36-го Московского кинофестиваля. Ажиотированные зрители без билетов пытались занять места на балконе первого зала «Октября». Спустя пятнадцать минут сцена повторилась: люди стали пробираться к выходу. Почему-то кажется, что Годару это понравилось бы: еще один источник звука, причем стереофонический, стал дополнительным уровнем того сложного, многослойного, полифонического текста, каким и является картина «Прощай, речь». cannes-fest-logoФильмы Годара редко раскрываются при первом просмотре. Это требует как минимум трехкратного возвращения к себе. Сначала только смотреть, потом только слушать, позже следить за драматургией отношений между персонажами и наконец совместить все в единое целое. Каждый из этих уровней – космос, который захватывает, заглатывает тебя целиком, не дает переключиться ни на что другое. «Покачайся вправо-влево, чума три дэ», – получаю смс от коллеги уже после сеанса. Оказалось, что если мотать головой, предметы будут отдаляться и приближаться. Но и без этого годаровское 3D способно привести к полуобморочному состоянию в течение пяти минут. Нужно сказать, что это не первый трехмерный опыт Годара. В 2013 году он снял среднеметражный фильм «Три бедствия» для альманаха «3х3D», в который вошли картины Питера Гринуэя и Эдгара Пера. Но, во-первых, «Прощай, речь» – полнометражный трехмерный дебют Годара, а во-вторых, это не просто 3D, а анти-3D. Оно настолько глубокое, что от экрана хочется отодвинуться или пересесть на несколько рядов назад. Все, что происходит, происходит прямо у тебя под носом. Собака прыгает к тебе на колени. Герои буквально тычут тебе в глаза пальцами с перстнями, на которых ты можешь рассмотреть мельчайшие узоры. В какие-то моменты Годар ставит двойную экспозицию, и, чтобы рассмотреть содержание кадра, нужно попеременно закрывать то один, то другой глаз. В какие-то моменты он отключает 3D вовсе – и изображение двоится. Чтобы рассмотреть его, нужно снять очки. Это могло бы быть забавным аттракционом, если бы не фактура самого изображения. Перед нами преимущественно home video с потертой, зернистой, залипшей «картинкой». На большом экране, да еще и в 3D, смотреть на нее крайне тяжело, прямо скажем – невыносимо. Такое ощущение, что Годар говорит нам: «хотите 3D – получите!» Это очень похоже на фигу в кармане, которую в свое время держал Чаплин в «Огнях большого города» и «Новых временах», когда шокировал зрителей абракадаброй перевернутых задом наперед реплик, урчанием в животе и звуками сифона. Вспоминается и Жан Ренуар, который, как считается, впервые в кино записал звук воды в унитазе, что повергло зрителей в ужас. Однако у Годара это не просто фига в кармане, не просто хулиганство, не просто скандалиозный эффект. Все техническое у него почти всегда плотно сшито с содержательным. Цвет (фильм – колористический манифест «Безумный Пьеро») – стереозвук (фильм-эксперимент «Германия 90») – теперь вот 3D, которое не просто внешняя оболочка, а, по всей видимости, единственно возможный способ рассказать историю. Впрочем, истории как таковой (в классическом понимании) у Годара, разумеется, нет. Есть холостой мужчина и замужняя женщина, которые находятся в состоянии бесконечного спора, в ситуации притяжения и отталкивания. Мы знаем, что четыре года назад он ударил ее ножом. И, как она говорит, забыл об этом. И вот они снова вместе. И снова на грани расставания. Третий (а по степени присутствия на экране первый) персонаж – собака, которая привязывает их к себе и в итоге, кажется, связывает друг с другом. «Кажется» – потому что на уровне фабулы здесь все зыбко. Важнее то, о чем они спорят и о чем говорит закадровый голос самого Годара. Фильм поделен на главы «Природа», «Метафора», «О речь», причем подзаголовки идут по кругу, повторяются, а в середине между циклами вклинивается глава «Боги». Собственно, это и есть главные темы, которые волнуют Годара и которые он поднимает в своем фильме. В самом начале картины мы оказываемся на книжном развале, слышим монолог-вопрос, который не требует ответа: «У книги Солженицына есть подзаголовок. Нет необходимости пользоваться Гуг­лом. Солженицын сам нашел: «Опыт художественного исследования»[2]. «Прощай, речь» и есть художественное исследование, фильм-эссе, фильм-диссертация. Герои несколько раз повторяют, как мантру, одни и те же слова: «Сделай так, чтобы я мог говорить», «Сделай так, чтобы я могла говорить». «Скоро каждому понадобится переводчик, для того чтобы понимать свои собственные слова», – произносит герой. Но что мешает им говорить и понимать? Во-первых, утверждает Годар, государство, которое получило абсолютную власть над человеком и ни при каких обстоятельствах эту власть не отдаст. Люди живут в состоянии перманентной войны – войны общества и государства. «Закон жульничает, отрицая собственное насилие, – говорит Годар устами своих героев. – Жульничает, отрицая то, что превращает его в государственный аппарат. А закон, утверждающий, будто основывается только сам на себе, жульничает вдвойне. Думаю, в первобытном обществе было не так». http://kinoart.ru/archive/2014/07/iskrenne-vashe-nastoyashchee-proshchaj-rech-zd-rezhisser-zhan-lyuk-godar Жан-Люк Годар: «Кино – это забвение реальности» С Жан-Люком Годаром беседуют Франк Нуши , Филипп Даген Завтра на ММКФ покажут новый фильм Жан-Люка Годара «Прощай, речь». «Сеанс» публикует перевод большого интервью с мастером, которое напечатала газета Le Monde. Двухчасовая беседа с режиссером состоялась 27 мая в Париже, в квартире его ассистента Жан-Поля Батажья. Жан-Люк ГодарЖан-Люк Годар — Как вы оцениваете то, что сейчас происходит в Европе? Вы наверняка хотели бы сказать что-то со своей стороны… — Да, у меня есть позиция… Я надеялся, что победит «Национальный фронт». Я считаю, что Олланд должен был — и я говорил это в интервью «ФрансИнтер», но они вырезали мои слова — назначить премьер-министром Марин Ле Пен. — Зачем? — Чтобы пошло какое-то движение. Чтобы мы хотя бы сделали вид, что зашевелились… Это лучше, чем делать вид, что ничего не делаешь. (Смеется.) Кроме того, мы постоянно забываем, что «Национальный фронт» имел два места в Национальном совете Сопротивления. Тогда это была паракоммунистическая организация. Что не мешало ей называться «Национальным фронтом»… — Но это же просто синонимы1 … — Нет, если мы говорим, что это просто синонимы, мы остаемся на территории слов, а не фактов. А это факт. Если учитывать важность названий, называния, то естественно, что это синонимы … Премьер-министра Люксембурга зовут Юнкер. Так же назывался немецкий бомбардировщик2. — Юнкеры — это еще и прусские аристократы. — Да, мелкие помещики. Тем более стоит интересоваться лингвистикой. Не знаю, смотрели ли вы небольшой фильм Мишеля Гондри, очень симпатичный, беседу с Хомским. Это невероятная работа, которая ближе к концу становится немного монотонной. — О чем говорят все эти голосования: во Франции, в Великобритании, в Дании? — Они отражают мою позицию. Я не являюсь сторонником Ле Пенов. Когда-то давно Жан-Мари Ле Пен ратовал за то, чтобы вышвырнуть меня из Франции. Но я просто хочу, чтобы пошло какое-то шевеление. Все большие победители — абстенционисты. Я тоже давно к ним принадлежу. — А откуда эта неспособность шевелиться? — Они все либо слишком стары, либо слишком молоды. Взять для примера приз в Каннах, присужденный мне и Ксавье Долану, которого я не знаю. Они объединили старого режиссера, который делает молодой фильм, с молодым режиссером, который делает старый. Он даже берет формат старых фильмов. По крайней мере, так говорят… Почему они не шевелятся? Поделом им! Они хотят начальника, и они его получают. Хотят нескольких начальников — получают нескольких. И в какой-то момент они начинают негодовать, почему начальник не шевелится, тогда как сами и пальцем не пошевельнут. Я давно понял: реально что-то поменять можно только в том, как делаются фильмы — будем говорить, в кино. Это маленький мир. Это не отдельный индивид, это живая клетка общества. Как та знаменитая клетка, которая всем приносит пользу, бактерия… — Кишечная палочка. — Да, точно. Если нам нужна социологическая метафора (я очень не люблю это расхожее сейчас слово sociétal3 ), можно взять рождение, взросление и смерть фильма. Все происходит за 3-4 месяца, с участием максимум сотни людей, как бывает на большом производстве, или трех, как у нас. Это единственное место — поскольку людей так немного, — где можно изменить хотя бы образ жизни маленького общества. Хотя нет… — Почему же… Вы сами тому доказательство. — На индивидуальном уровне иногда да. Но этого недостаточно. Как раз об этом говорил тот немец, которого избрали в Конвент, барон Клоотс (его потом гильотинировали). Он говорил: «Франция, защити индивида». Кино — это единственное место, где 15, 20 или 100 человек могли бы попытаться делать свою работу по-другому. — Клетка Годар… — Нет никакой клетки Годар, нет… Есть это желание небольшой группы людей что-то изменить. Был один такой короткий момент — «новая волна». Совсем короткий момент. Если я немного и ностальгирую по чему-нибудь, то по этому. Три человека — Трюффо, я и Риветт — и их дяди — Ромер, Мельвиль, Ленард… Мы были тремя детьми, сбежавшими из семьи. Риветт, подобно Фредерику Моро4 , уехал из Руана. Мы с Франсуа пытались найти себе другую семью. — Вы чувствовали, что у вас троих было что-то общее? Вы могли это назвать? — Нет. То-то и хорошо, что мы не называли. — Это ощущалось, но не проговаривалось… — Каждый из нас, конечно, жил под влиянием чего-то своего. Я — под влиянием литературы, что идет, думаю, от матери, которая много читала и позволяла мне рыться в ее библиотеке. Не все позволяла, конечно… «Унесенные ветром», например, считались подрывной литературой. Я помню, как у бабушки во Франции книги Мопассана, поскольку на обложках были изображены голые женщины, убирали на верхние полки. Я читал периодические издания, такие как «Фонтэн», «Поэзи 84», таких авторов как Андре Дотель, это хороший романист, своего рода французский Рамю, Луи Гийу, «Черную кровь» и тому подобное… Если мы и были не похожи во многом друг на друга, то в двух-трех вещах мы сходились… Нашей общей амбицией было опубликовать свой первый роман в «Галлимаре». Что удалось сделать Шереру — Эрику Ромеру — со своим первым романом… Все это было тесно связано с открытиями, которые делала для нас Синематека. — И потом, вы трое хотели открыть публике определенное американское кино… — Мы отдавали себе отчет в том, что кино-функционеры настроены против режиссеров, которых мы любили. Дона Сигела, Эдгара Джорджа Улмера и других, делавших фильмы за четыре дня, фильмы, где было что-то, чего не было у других. Мы их поддерживали, превозносили, даже преувеличенно, в те времена, когда к ним относились хуже некуда. Во времена соглашения Блюма — Бирнса. Риветт и Франсуа были более напористыми, чем я тогда. Я был более осторожным и пассивным. В этой пещере Али Бабы Анри Ланглуа был мир, который мог принадлежать нам, потому что не принадлежал никому. — Когда возникла ваша страсть к теннису? — Я занимался им, будучи подростком. А когда приехал в Париж, в 1946-47 годах, забросил. Потом снова начал, время от времени, понемногу, понимая, что это единственное место, где мне посылают ответный мяч — потому что в других местах этого не происходит, с мячом могут поиграть, но не послать обратно… Даже в психоанализе! (Смеется.) http://seance.ru/blog/chtenie/godar_lemonde/