PLAY

03 мая 2012
19.00
ОТБОРНЫЕ КАДРЫ. АРТ-КИНО-2011/2012 NEW!!!
Большой зал дома актера
PLAY
Швеция-Дания, 2011, 2:00, субтитры
РУБЕН ОСТЛУНД («Гитара-монголоид», «Добровольно-принудительно»)
Один из лучших молодых режиссеров Европы, Рубен Остлунд, поставил безжалостное, неполиткорректное кино.
«Это поражающее своей достоверностью авторское высказывание на острые социальные вопросы современной Европы... «PLAY» — это изощренные «Забавные игры» Михаэля Ханеке, только без физического насилия, а с насилием над слабым духом, и с отношением к этой игре зритель должен определиться. Он — тоже герой этого фильма, безмолвный свидетель до боли знакомым явлениям». (Андрей Гаврилов, Kinobizon.ru)
МКФ в Канне: Приз "Европа Синема" программы "Двухнедельник режиссеров".
МКФ "2 in 1": Гран-при.

ТОЛЬКО В «РАКУРСЕ»!
СМОТРЕТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!

Наблюдение, основанное на реальных случаях травли подростками друг друга. В центре Гетеборга группа мальчишек от 12 до 14 лет с 2006 по 2008 год совершила около 40 ограблений других детей. Для этого ворами применялась тщательно продуманная схема под названием «трюк с братом», основанная скорее на продвинутой ролевой игре и бандитских понятиях, нежели на физическом насилии.

Рубена Остлунда, ученика Роя Андерссона, уже успели прозвать шведским Михаэлем Ханеке. Сравнение несколько утрированное, но всё же не безосновательное. В новом фильме Play Остлунд предлагает свой вариант современных «Забавных игр», которые в отличие от творения австрийского лидера «нового насилия» обходятся без единой капли крови, но оставляют ощущение не менее гнетущее.

Анна Меликова

Шайка из пяти чернокожих подростков промышляет тем, что отнимает телефоны у своих белых сверстников. При этом ни холодное оружие, ни мордобой в ход не идут: афро-шведы прессингуют своих жертв исключительно психологически. Они мастерски разыгрывают целый спектакль, во время которого, согласно заранее распределённым ролям «хороших и плохих полицейских», утверждают, что телефон белого краденный, а настоящий хозяин мобильника - брат одного из чёрных. Чтобы во всём разобраться, герои вынуждены совершить вояж через весь Гетеборг и прийти к месту, где якобы живёт потерпевший «брат». Белые мальчики, изначально уверенные в своей правоте, удивительным образом практически перестают оказывать сопротивление и подчиняются указаниям банды. Под конец дня деньги, телефоны и модные джинсы переходят в руки новым владельцам. Всё это выглядит как борьба за существование, где сильные особи побеждают слабых. Сильными представителями оказываются, разумеется, чёрные, которые доминируют не только количественно. Они напористее, наглее, увереннее в своей правоте, сплочённее. А приличные мальчики, которых научили следовать социальным правилам и не сметь обижать «этническое меньшинство», неизбежно терпят поражение в этой схватке.

В основе фильма - газетная заметка, которая попалась однажды на глаза Рубену Остлунду. Изучив предоставленные судом материалы (малолетние преступники провернули подобные трюки примерно с 40 подростками), Остлунд восхитился тонкой манипулятивной игрой и умением банды удачно использовать социальный стереотип «униженных и оскорблённых». Предлагая свой вариант истории, Остлунд похож на исследователя, который холодно отстраняется от всего происходящего на экране и пытается создать эффект документальности, приближая фильм к мокьюментари. В этом режиссёр снова наследует протокольный стиль Ханеке, который, соблюдая дистанцию, восстаёт против простого зрительского потребления и через провокацию пытается привести аудиторию к диалогу. Подобная сухая констатация фактов бьёт по нервной системе гораздо серьёзнее, чем псевдоэмоциональные приёмы. Остлунд использует минимум монтажного вмешательства, предпочитая долгие планы, которые создают ощущение, будто весь фильм снят в режиме реального времени.

Play-2.jpg

Статичная камера равнодушна. Она не приближается вплотную ни к одному из участников. Исключая крупные планы, Остлунд пытается охватить всю картину целиком. Ему важен не отдельный индивид, а то, как меняется его поведение в группе. Поэтому сам кадр зачастую ограничен рамками: стенами туннеля или торгового центра, поручнями автобуса, узкими дверями поезда...Так Остлунд очерчивает пределы замкнутого пространства, из которого человеку невозможно выбраться. Позиция невмешательства камеры словно пародирует нейтралитет обывателей, которые лишь наблюдают со стороны за «забавными играми» двух компаний, но не предлагают свою помощь.

После фильма на режиссёра, как и следовало ожидать, посыпались упрёки в расизме. Хотя высказывание Остлунда как раз таки антирасистское, направленное против особого вида извращённого расизма - расизма наоборот. Взрослые шведы предпочитают не вмешиваться, когда видят, как чёрные оскорбляют белых, поскольку за иммигрантами закреплён статус жертв и гонимых. Но как только волки и овцы меняются местами (отец одного из белых пытается разобраться со случайно подвернувшимся под руку воришкой), сразу же появляются «правильные тёти» со своим представлением о законе и морали. Политика невмешательства действует только тогда, когда жертвы свои же: белые, сытые, успешные, отпрыски поработителей.

Сюжетную целостность нарушают комические сцены в поезде: на протяжении всей поездки из одного шведского города в другой машинист безуспешно пытается выяснить, кто из пассажиров поставил детскую кроватку в проход, нарушив тем самым систему безопасности. Машинист грозит выкинуть кроватку, но поскольку на чужое имущество посягать нельзя, а хозяева кроватки не подают голос, мешающий всем предмет спокойно доезжает до места назначения. Эти интермедии, прерывающие монолитное повествование, поначалу как будто не имеют никакого отношения к делу. Лишь в конце становится понятно, что Остлунд, придерживаясь во всём эффекта документальности, не удержался от искушения позволить себе вплести метафору в свой рассказ. Кроватка в контексте фильма приобретает значение иммигрантской находчивости, которая порой граничит с нахальностью. Хозяева не убирают предмет с прохода, потому что их в поезде попросту нет. Одна иммигрантская семья поставила кроватку в Стокгольме, а другая - забрала в Гетеборге. И пока законопослушные европейцы, которым в голову не может прийти такое оригинальное решение проблемы, пытаются предпринять всё возможное, чтобы восстановить порядок, кроватка спокойно себе доезжает до пункта назначения. «Собака лает, караван идёт».

С Москвой у Остлунда уже успели сложиться особо тёплые отношения. Он один из немногих режиссёров, которого можно считать открытием ММКФ. Его дебютная картина «Гитара-монголоид» в своё время завоевала приз Фипресси, после чего о ней стали говорить и за пределами России. Play тоже не остался без московского приза: на фестивале 2 in 1 он был признан лучшим фильмом. Однако Play - это размышления о, конечно же, типично европейской проблеме. Не стоит переоценивать злободневность фильма для отечественных просторов, где о толерантности пока что больше говорят, чем её исповедуют. Поэтому превращённая в паранойю европейская зацикленность на PC (Political correctness), которая оборачивается полной противоположностью себе же, - чужая для России проблема, которую любопытно проанализировать со стороны.

http://w-o-s.ru/article/Ruben_Ostlund_Differencziacziya_po_czvetu_kozhi___na_redkost_burzhuaznaya_istoriya

Поддержка сайта — Студия «TimeDesign»