МЕЧТАТЕЛИ

10 февраля 2011 19.00 ХИТЫ «РАКУРСА» Большой зал дома актера МЕЧТАТЕЛИ Великобритания-Франция-Италия, 2003, 1:50 БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ («Конформист», «Последнее танго в Париже», «Ускользающая красота», «Под покровом небес») Скандальная лента Б. Бертолуччи по роману Гилберта Адэра, в центре сюжета которой - наполненная кинематографическими аллюзиями история сексуальной революции в отдельно взятой парижской квартире, происходящая на фоне студенческих волнений 1968-го года. Клубок психологических и сексуальных инверсий молодого американца и брата и сестры из Парижа, влюбленных не только в кино... МКФ в Венеции: участие в конкурсе. Официальный сайт Париж, 1968 год — демонстрации студентов, баррикады на улицах, в воздухе пахнет революцией: Но у трех молодых людей — своя реальность, свой мир — мир кино. Дни и ночи напролет они смотрят фильмы и не выходят из дома… Кино стало их жизнью. Сначала это просто увлечение, потом — сложная паутина психологических и сексуальных отношений. Между тем, беспорядки на улицах Парижа достигают своей кульминации… * Фильм снят по одноименной книге Гилберта Адэра. * На роль Мэттью рассматривалась кандидатура Леонардо Дикаприо. Он отклонил предложение из-за съемок в фильме «Авиатор». * Джейк Джилленхол предполагался на роль первоначально. Отклонил роль из-за обилия откровенных сцен. * Картина Бернардо Бертолуччи получила в США самый жёсткий прокатный рейтинг — NC-17. * В фильме «Мечтатели» нет оригинальной музыки. Вся музыка, звучащая в фильме, взята из других кинолент. * Большинство сцен, затрагивающих сексуальные взаимоотношения между Мэттью и Тео, в фильм не попало. Создатели сочли их чересчур вызывающими. В этом существенное отличие картины Бертолуччи от романа Адэра. * Сцена, в которой герои пробегают через Лувр, цитирует сцену из фильма «Посторонние» Жана-Люка Годара. * Сцена, в которой волосы Изабель охватило пламенем была незапланированной. Ева Грин должна была наклониться вперед, чтобы поцеловать Меттью на ночь, но случайно ее волосы загорелись от стоящей на столе свечи. Ева не придала этому большого значения и играла так естественно, что Бертолуччи решил оставить сцену, так как посчитал, что она в полной мере демонстрировала в некоторой степени безумие всего происходящего. Сергей Кудрявцев 6/10 Молодёжная ретро-драма Как только стало известно о съёмках нового фильма Бернардо Бертолуччи, давно признанного классика мирового кино, интриговало, прежде всего, то, что его картина посвящена событиям «красного мая 68-го» в Париже, когда на улицы вышли бунтующие студенты. А история запутанных любовных отношений троих молодых героев — брата и сестры, являющихся французами, и их нового знакомого-американца — лишний раз должна была свидетельствовать о косвенном возвращении итальянского режиссёра спустя 31 год к проблематике собственного шедевра «Последнее танго в Париже», который был воспринят в качестве своеобразного реквиема по «бурным шестидесятым». Кстати, эту этапную ленту Бертолуччи снял всего лишь в возрасте тридцати двух лет. А «Мечтатели» — произведение 63-летнего автора, то есть мудрого и опытного вдвое по сравнению с прежними временами. И следовало ожидать, что он действительно переоценит прошлое с современных позиций, взглянет на то, что владело умами и чувствами молодёжи 60-х годов XX века, уже с определённой исторической дистанции, подведя некий итог в своём художественном и философско-политическом анализе минувшего столетия, насыщенного многими общественными потрясениями. Нельзя сказать, что в последней по времени работе этого мастера кино нет попытки обнаружить корневой конфликт эпохи — противостояние между деяниями и мечтаниями, надеждами и разочарованиями, миром экстравертным и интровертным. Его юные персонажи-студенты, захваченные водоворотом сексуальных страстей и маний, не то чтобы сознательно, а скорее — повинуясь природным инстинктам, всё-таки предпочитают укрыться в стороне от бурлящих кварталов Сорбонны, хотя и встретились именно в толпе демонстрантов, которые протестовали против увольнения Анри Ланглуа с поста директора Французской синематеки. Кино ведь тоже — сплошная иллюзия, одна лишь фикция, притягательный мираж, своего рода обман зрения. Вот и развлекаются Изабель, Тео и Мэтью как раз тем, что вспоминают о просмотренных фильмах, постоянно цитируют их, загадывают друг другу загадки в жизни, столь похожей на киновикторину. То же самое с несомненным удовольствием делает и Бернардо Бертолуччи, который формировался под влиянием французской «новой волны», с ранней юности привык видеть реальность как бы через призму кинематографа. Помимо фрагментов из фильмов «Лицо со шрамом», «Уроды», «Королева Христина», «Цилиндр», «На последнем дыхании» и «Особенная банда», он также приводит в закадровой партитуре музыкальные фразы из лент «400 ударов» и «Безумный Пьеро», радуя синефилов ещё одной возможностью насладиться прежним кино, которого уже нет и не будет. Не так ли минуло в туманное небытие и то безумное время, когда его невольных заложников захлёстывали различные революции — от политической до сексуальной. Всё это давно исчезло без следа, растворилось без остатка, превратилось в эфемерную грёзу. Но тут-то и скрыт главный парадокс картины «Мечтатели», которая заявлена как философско-политическая ретро-драма с эротическими моментами, а оказалась низведённой в финале до весьма куцего вывода, который к тому же вложен в уста заезжего сосунка из Америки, посмевшего поучать ровесников-европейцев, как им следует относиться к революционной действительности. Да и эпизодический образ отца-поэта, который уже не находит общего языка со своими так и не выросшими детьми Изабель и Тео, тоже является своеобразной ремаркой Бертолуччи, явно сделанной из нынешних времён. Оказывается, всё было без толку и зря — героические смерти одних на баррикадах и неюношеская расчётливость других, которые словно предвидели, что бунт кончится обуржуазиванием и самодовольным существованием прежних революционеров. И фильм, к сожалению, не лишён впечатления усталого и вялого, выморочного и искусственного повествования разуверившегося творца, которого не может взбодрить даже сексуальная возгонка в виде обнажённых юных тел, любви втроём, инцеста и потери девственности на кухонном полу. 2004 Выходящие на наши экраны “Мечтатели” /Dreamers, The/ (2003) Бернардо Бертолуччи после венецианской премьеры в сентябре 2003 года вызвали споры: одни увидели в них старческий вуайеризм 63-летнего итальянского классика, другие – выброс простейшей ностальгической энергии, третьи усомнились в прокатной пригодности картины, где юные герои даны в кадре фронтально обнаженными и прилюдно занимаются черт-те чем. Все так и не так. Бертолуччи слишком большой художник, чтобы использовать свое кино как дешевый аппарат из секс-шопа для утоления сексуальной нужды. А без ностальгии и искусства не бывает: даже первый стишок, сочиненный пылким юношей, сублимирует его небогатый, но жизненный опыт. Что касается обнаженки, то кого ей удивишь! В любом случае перед нами не порнушка и даже не сексушка: герои картины интересней в спорах, чем в простейших физических действиях. А главное в фильме – мощнейшее ощущение фона, на котором развиваются интимные отношения троих в клаустрофобском пространстве отгороженной от мира парижской квартиры. Фон и смысл – знаменитые студенческие волнения 1968 года. Они начались – сейчас трудно вообразить – с общественных протестов против увольнения Анри Ланглуа, основателя знаменитой парижской Синематеки. Пикеты у здания Синематеки стали началом настоящей, с баррикадами, уличной войны молодежи с косным правительством и привели к политическому кризису во Франции; в знак солидарности с молодежью был впервые в истории прерван Каннский кинофестиваль, и лично Франсуа Трюффо крепко вцепился в занавес Дворца фестивалей, чтобы не допустить показа очередного фильма – тогда не повезло Карлосу Сауре с его “Мятным коктейлем”. Члены жюри в знак солидарности с борющимися студентами сложили полномочия. Помнить об этом важно для адекватного восприятия нового фильма Бертолуччи. Кино в те годы было эпицентром политической жизни, паролем вожделенной свободы для молодежи; фильмы Годара и сама фигура предводителя “новой волны” стали ее знаменем, идеологией борьбы, искрой, из которой разгорится пламя. Знание этих фильмов наизусть, способность их цитировать – пароль молодежного братства, тест на политическую активность и сознательность. Кино занимало в сознании молодых такое же, а может, и большее место, чем позже занял рок. Секс был одной из составляющих движения. Сексуальная революция корнями спуталась с политическими движениями, секс был символом свободы. Это полузабытое опьянение времени замечательно воссоздает фильм Бертолуччи, повергая бывших, ныне седовласых леваков в сладкий сон ностальгии по бунтарской юности. Для самого Бертолуччи эта триада: “секс плюс кино равно политика” – определила характер всей его жизни в искусстве. В 24 года он снял “Перед революцией”, в 31 год впрямую связал секс с политикой в “Конформисте”, в 33 года сделал скандальное “Последнее танго в Париже”, позже вернулся к теме непрочного духовного лидерства, обратившись к властным и по-своему трагическим фигурам “Последнего императора” и “Маленького Будды”. В “Мечтателях” триада снова сошлась в сюжете, где герои 60-х опять молоды и готовы к бунту. Это Мэттью, американский провинциал, приехавший в Париж изучать язык и бегающий в Синематеку смотреть киноклассику. Это близняшки Тео и Изабель, с которыми он сошелся на почве фанатической любви к кино. Он кажется им наивным американским теленком, которого еще нужно воспитать, дотянуть до политически бурлящей и сексуально раскрепощенной Европы. Кино для всех троих – весь свет в окошке, оно более реально, чем реальность, во всяком случае серьезней, значительней и важнее для судеб человечества. Даже китайская культурная революция для героев картины – лишь грандиозный фильм, который разыгран в реальности и где Мао – гениальный режиссер. Мысль, при всей парадоксальности, куда как серьезна. В интервью с Никитой Михалковым в конце 90-х я спросил автора “Неоконченной пьесы…”: “А можно срежиссировать целую страну?”. “Конечно. Разве президент не режиссер? Что такое режиссура, как не создание мира?” – сказал в ответ Михалков и снял “Сибирский цирюльник”, где сублимировал, хотя бы на экране, свои пристрастия к монархиям всех видов. Кино воплощает не реальность, как многие полагают, а субъективные идеалы и концепции мира, из которых многие, как показала история, оказались, увы или ура, воплощенными в жизнь. И конечно, “Мечтатели” доставят особое удовольствие синефилам. Не тем, кто чувствует себя Колумбами, насмотревшись исключительно Ким Ки-Дука с Тарантино, а тем, кто полюбопытствовал, не было ли чего интересного и прежде, и откуда вообще растут ноги. Изабель в фильме имитирует Гарбо в “Королеве Кристине”, и это сразу распознают, с восторгом подхватывают Мэттью с Тео. Это распознают и в зрительном зале, поддаваясь обаянию нестареющего великого искусства. “Мечтатели” резвятся вокруг фильмов Годара и Трюффо, Чаплина и Китона, актерские импровизации юнцов сменяются цитатами из киноклассики. Герои спорят и в этой игре-викторине требуют штрафов в виде храбрых сексуальных упражнений, а к финалу, истощенные, выползают на улицы Парижа, и находят там баррикады – триада, как всегда, замыкается на политике и неизбежной ее спутнице – крови. Счастливую возможность вернуться в бурную молодость своего поколения Бертолуччи увидел в романе английского писателя Гилберта Адэра, который, собственно, и придумал эту историю. Адэр почти ровесник Бертолуччи, секс тоже стал постоянным мотивом и движущей силой его героев. Так, он заинтересовался генезисом “Смерти в Венеции” и в романе “Настоящий Тадзио” раскопал подлинную историю увлечения Томасом Манном фантастически красивым, но десятилетним поляком. Роман “Любовь и смерть на Лонг-Айленде”, экранизированный в 1998 году, повествует о безумной страсти стареющего писателя к юному голливудскому идолу американских подростков – и книга и фильм полны замечательной самоиронии, это своего рода трагикомедии, где зафиксированы причуды человеческих натур и судеб. Гомоэротический подтекст здесь не выведен в отдельную экзотическую резервацию, а стал частью все того же сексуального бунта. “Мечтатели” полны печальной зависти к собственной юности: с высоты лет она кажется автору книги недосягаемо яркой, полной прекрасного накала страстей, новым поколениям недоступных и без продолжения истлевших бесследно. Роману предпослан эпиграф из Шарля Трене: “Что осталось в итоге от нашей весны? Пожелтевшие письма, поблекшие сны и навязчивый старый мотив, сводящий с ума…”. Здесь для Бертолуччи все сошлось и все сгодилось: так обитатели киплинговских джунглей распознают друг друга по запаху: “Мы одной крови, ты и я!”. В романе выстроена все та же неумирающая в веках триада: секс – искусство – политика, все та же драма ушедших в песок иллюзий. Она зеркально отражает исчезнувшее время, но в ней живы опознавательные знаки для всех поколений. И каждое, если даст себе труд вслушаться, почувствует все то же волнение: “Мы одной крови…”. Поэтому слюнявости воспоминаний в фильме нет. Он упруг, энергичен и несет неистребимый дух бунта. Возможно, именно здесь Бертолуччи нашел алхимический рецепт эликсира, скрепляющего связь веков.