ГЕНРИ ФУЛ

28 сентября 2010 19.15 ПРОГРАММА РОМАНА ЧЕРКАСОВА Малый зал дома актера ГЕНРИ ФУЛ США, 1997, 2:10 ХЭЛ ХАРТЛИ Мусорщик Саймон – молчаливый и туповатый на вид парнишка – остро страдает: будучи мусорщиком, он, как никто другой, знает, что всё – тлен. На 10-й минуте фильма в воздухе происходит странное шевеление и издалека появляется экстравагантный человечек – ницшеанец, писатель-графоман и сексуальный маньяк с замашками пророка. Незнакомец представляется Генри-Дураком (Henry Fool) и убеждает Саймона, что в мире есть смыслы, есть то, что «тленья убежит» и вообще, что надо действовать. Персонажи Хэла Хартли смотрят на мир взглядом обреченным и ошарашенным: им явно не понятно, как этот мир может существовать. Сам же Хартли слишком умен, чтобы ломать голову над такими проблемами: поставив ряд «проклятых» экзистенциальных и социальных вопросов, он разыгрывает на их основе сатирическую фантазию – тонкую, вульгарную, утопическую и нигилистическую одновременно. Течение сюжета постоянно обманывает зрительские ожидания, что, было оценено жюри Каннского фестиваля 1998-го года, давшим фильму приз за лучший сценарий. Интервью с Хэлом Хартли о фильме "Генри Фул" ИсточникИсточник: Sony Picture Classics Что вдохновило Вас на создание "Генри Фула"? Я хотел сделать историю об амбициях, таланте и воздействиях. Все спрашивают: что больше всего на меня повлияло? Что мы исподволь перенимаем от учитиля и тчо он просто очерчивает для нас как данность? Ответственность не только на том, кто оказывает влияние, но и на том, на кого это влияние направлено. В фильме я как раз и хотел рассказать историю о творческом и личном, человеческом влиянии. Мне было интересно понять, что может случиться, если наиболее глубокое влияние идет с той стороны, откуда вам меньше всего хотелось бы чувствовать зависимость, и вам стыдно признаться в том, что такое воздействие неоспоримо. Может быть, местный изварщенец, вор и бывший жулик негода вложил гораздо больше в оформление Вашей индивидуальности, чем кто-либо другой, более достойный. Все эти мысли вызывали во мне необыкновенное творческое возбуждение. "Генри Фул" кажется более амбициозным, чем Ваши предыдущие фильмы. Вы даже определили его как "эпос". Я всегда думал о больших историях и хотел сделать что-нибудь вроде биографии великой дурной личности. Я хотел прийти к ней не сразу, а в течении длительного периода, а затем рассказать историю в контексте культуры, в которой мы живем. Но мне нужен был человек, который послужил бы катализатором. "Эпос" значит для меня длинную исторю, которая включает в себя множество тем, следуя приключениями конкретной личности или группы людей. Предусматривалось ли использование в "Генри Фуле" каких либо литературных моделей? На самом деле что-то я взял из "Фауста" и "Каспера Хаузера", не объединяя полностью, но прочтение этих работ оказалось полезным в определении отправных точек в формировании моих персонажей. Мне понравилось как в "Фаусте" в ответственный момент Мефистофель околдовывает Фауста. Я, полагаю, Генри, по существу, и есть Мефистофель. В момент отчаяния Саймону очень слиьно нужен друг. И вдруг это случается: Генри материализуется. Кажется, что Саймон просто призывает Генри войти в свою жизнь. Саймон подходит под архетип Каспера Хаузера. Генри учит его говорить, учит, как выражать себя. Он учит его, как стремиться к чему-либо, как хотеть, как желать, как приобретать уродливые, беспорядочные потребности. А потом все начинает рушиться. Я также основывался на отношениях Джойса и Беккета, но не придеживался буквально того, что я знал об этом. С одной стороны, "Генри Фул" относится к духовным, философическим работам, относящимся к высокому искусству, вместе со всей вытекающей из этого важностью для общества, с другой же — картина глубоко окунается в натуралистическую грязь, с многочисленными ссылками к различным естественным отправлениям. Мне так просто захотелось. Наверное, в процессе моего взросления и создания фильмов, я никогда такого не делал. Поэтому я решил закатать рукава и попробовать что-то другое. Мне хотелось достичь громкой и уродливой красоты вещей. Почему Вы никогда не показываете работы Саймона? Фильмы о художниках часто совершают ошибку, показывая искусство. Они дают публике возможность судить хорошее это искусство или плохое. Я хотел сфокусировать внимание на том как реакция создает ценность или ее отсутствие. Возможно это история о том, как выглядит искусство, когда оно входит в мир. Вопрос состоит не в том, какова художественная ценность поэмы Саймона. А в том, как меняется жизнь Саймона в результате знакомства с Генри, и как эти изменения начинают угрожать Генри. На какую реакцию зрителей Вы надеетесь? Я надеюсь они будут встревожены. Что они будут тронуты и начнут более осознанно относится друг к другу и к миру. Именно поэтому я и хотел, чтобы Генри был легитимно отвратительным, я не хотел чтобы он слишком легко нравился. То есть он настолько напыщенный, смешной и отвратительный, что очень легко влюбиться в него. Поэтому я хотел, чтобы он отсидел в тюрьме за что-то непростительное. И не только это — чтобы он даже не извинялся за это. Когда мы показывали фильм первый раз, особая нервная тишина восцарила в зале, когда Генри говорит Саймону, что "он был пойман с поличным, трахая 13-летнюю девочку по имени Сюзан". Это был напряженный момент и я бы не удивился, если бы кто-то встал и закричал: "Fuck you? Hal Hartley!"... Некоторые высказывания Генри Фула Я иду куда хочу и делаю, что могу. Поэтому у меня и неприятности. У честного человека всегда неприятности, Саймон. Запомни это. Я был плох. Неоднократно. Подробности моих похождений — это лишь предисловие к куда более обширному осмыслению универсальной истины. Они кидают бутылки в твой дом. Пойдем, переломаем им руки. Мы думаем и чувствуем слишком часто и слишком глубоко. Мир не принимает этого. Саймон, я занимался любовью с твоей мамой примерно полчаса назад. И сейчас я начинаю думать, что это была не очень хорошая идея. Это место просто кишит телками. Потусуйся здесь, позаигрывай, пощупай их, поприставай к ним. Тот факт, что я отсидел свой срок, всего лишь эмблема моей нескончаемой вины. Она знала, как играть на моих слабостях. Которых, признаюсь, много и они глубоки. Тюрьма не так уж и плоха. Особенно если ты сексуальный преступник, свободный от популярного страха содомии. Мир полон дерьма. Это так. И мы должны идти через него. Такова наша участь. Мир — это страшное месть. Я признаю это. Но это не моя вина. Клянусь! Саймон Грим (Джеймс Урбаньяк) — человек из самой низшей прослойки общества или, попросту говоря, мусорщик. Забитый и затюканный парень живет вместе со страдающей депрессиями матерью (Мария Потер) и сестрой-нимфоманкой (Паркер Поузи). Жизнь семейства внезапно меняется, когда не пойми откуда возникает и обосновывается в их доме загадочный незнакомец по имени Генри Фул (Томас Джей Райан). Шумный поглотитель пива, эгоистичный и своеобразный интеллектуал с наклонностями сексуального маньяка, Генри становится самым ярким и разлагающим элементом во всей округе... Сценарист: Хэл Хартли Композитор: Хэл Хартли Хартли — легенда американского арт-хауса. "Генри Фул" — шестой полнометражный фильм режиссера и первый выходящий в российский кинопрокат. Все предыдущие его работы с завидной легкостью собирали многочисленные призы на международных фестивалях и вполне комфортно чувствовали себя в прокате. Тем не менее, ничего из того, что создал ранее Хартли, не выглядит столь потрясающим, вульгарным, поэтичным, подвижным, сатиричным и открытым как новая его работа. "Генри Фул" — это великая хулиганская песня во славу всех гениев, начинавших в районе помоек. Сергей Кудрявцев 8.5/10 Экзистенциальная трагикомедия В своём шестом фильме, неожиданно длинном (или «эпическом», по определению самого Хэла Хартли) для этого независимого американского режиссёра, он всего лишь в рамках одного произведения словно проделал повторный путь от «Невероятной правды» до «Любителя». Вновь относительный покой обитателей «простых кварталов Америки» нарушил якобы злостный преступник, который вышел из тюрьмы, впрочем, выдав себя за писателя-философа, сочиняющего труд всей жизни — некую Исповедь. А вместо юной монашенки, желающей стать нимфоманкой и писать порнороманы, появился кажущийся слабоумным, сексуально неопытный молодой мусорщик, который под воздействием «новоявленного учителя жизни» вдруг сотворил весьма откровенную и смущающую всех (кроме лиц женского пола) поэму, в конце концов, изданную и принёсшую ему Нобелевскую премию! Интересно и то, что Хартли, вдоволь позабавив своих поклонников едва заметным смещением акцентов во внешне житейских, вполне заурядных событиях, когда даже такой драчун, пьяница и педофил, как Хенри Фул, представляется вполне симпатичным парнем, сделал действие этой ленты по мере его развития всё серьезнее, драматичнее и мрачнее. И последняя треть картины смотрится чуть ли не как реалистическая история в духе жёстких социальных работ нью-йоркского направления — тем более что всё происходит в известном районе Куинс. Хотя несколько странная концовка (желая спасти Хенри Фула от нового тюремного срока, его в миг возвысившийся ученик Саймон Грим снизошёл до того, чтобы устроить дерзкую подмену и отправить по своему паспорту в Стокгольм на получение Нобелевской премии именно этого незадавшегося сочинителя) должна бы заставить почувствовать самый крупный подвох, устроенный сценаристом-постановщиком. Он отнюдь не случайно не позволяет зрителям познакомиться с какими-либо отрывками из творений Хенри и Саймона, каждый раз предпочитая удивлять нас крайне противоположными реакциями (от восторженных до возмущённых) других персонажей на то, что накропали эти любители неподцензурной словесности. А поскольку оба главных героя оказались в итоге взаимозаменяемыми, то и достоинства и недостатки их литературных опусов, в общем-то, относительны. Хэла Хартли, на самом-то деле, изумляет как раз этот стремительный перепад от хулы к славе и наоборот, что и превращает идиота-отщепенца (кстати, на Каннском фестивале 1998 года «Хенри Фул» был в одном конкурсе с фильмами «Идиоты» и «Хрусталёв, машину!») во всемирно признанного корифея культуры. А уж он потом готов из чувства благодарности к тому, кто наставил на путь истинный, пожертвовать всем ради анекдотического возвышения «вечного баламута». Но можем ли с полной уверенностью поручиться, что Исповедь, годами вынашиваемая Хенри Фулом, действительно является безумным плодом графомана, а не новым словом в литературе, как и сексуальные вирши Саймона?! Во взаимоотношениях этих героев можно угадывать намёки на кого угодно — благо, что и сам режиссёр поминал в интервью Мефистофеля с Фаустом, а также Сэмьюэла Беккета с Джеймсом Джойсом. Очевидна ещё аналогия с Сальери и Моцартом. И может придти на ум при появлении Фула на экране вообще посторонняя ассоциация… с Лукой из пьесы Горького «На дне», потому что своими философствованиями и красивыми посулами персонаж Хартли тоже переворачивает устоявшееся, навсегда заведённое существование американских обывателей почти на дне нью-йоркской жизни. Взбаламутив всех и внушив им радужные надежды, он сам вроде бы оказывается несостоятельным прожектёром, пустым человеком, беспечным балаболкой. Или же, напротив, непонятым духоборцем, своеобразным мессией, брезгливо отринутым толпой. Понимайте, как хотите! И, может быть, Саймон, запоздало осознавший, что его собственный успех — совершенно дутый и ни на чём не основанный, кидается спасать своего вдохновителя — словно непризнанного Христа, вместо которого народ опять предпочёл вора и проходимца Варавву. Для Хэла Хартли является фирменным остранение мучительно знакомых ситуаций и даже отдельных банальных фраз, непременно произносимых с редкостным пафосом. Поразительная амбивалентность стиля, который так легко принять за искреннюю лирику и одновременно — за хохмаческую игру, ранее тоже была присуща постановщику. Но теперь это переведено им самим из внешнего слоя произведения, из элементов формы — непосредственно внутрь повествования, вглубь абсолютно двойственных героев. Хенри-дурак и Саймон-простак — вовсе не так уж глупы и наивны. Их не назовёшь односложными и бесхитростными, разгадываемыми и понимаемыми до конца. Не бывает «простых людей» (что режиссёр с блеском высмеял в ленте с таким названием ещё в 1992 году), как нет и в самой жизни, в окружающей реальности ничего простого, раз и навсегда определённого, неоспоримо верного, некой истины в последней инстанции. «Подвергай всё сомнению» — таков был философский совет одному простодушному литературному герою. 1998